Красная Шапочка-2
nvpnhcknn 02.03.2006
Есть такая неизвестного мне авторства шутка — как бы рассказывали "Красную Шапочку" разные писатели. Однажды этот текст всплыл в SU.BOOKS; тогда там ещё присутствовал Лукьяненко — он, не мудрствуя лукаво, закосил под себя любимого, выдал целую кучу вариантов — и включил их потом в какой-то сборник рассказов, "Гаджет", что ли...
Я тогда тоже внёс свой небольшой вклад — а теперь вот решил добавить ещё и эти свои версии запоцтить сюда.
Как бы pассказали "Кpасную шапочку"...
Дмитрий Горчев:
Если долго идти на север, то можно прийти на опушку леса, на которой стоит Домик. В Домике живут красная шапочка и её старушка мама. Каждый вечер красная шапочка пьёт чай с тортом наполеон и смотрит по телевизору путина, а старушка мама печёт пирожки с капустой.
В общем, делать на севере абсолютно нехуй, поэтому никто туда и не ходит.
Татьяна Толстая:
А это Последствие у неё такое. Заместо волос на голове мех растёт — густой, красный. Вот не дать соврать, мех! Как у козляка! Право! А оно и хорошо: зимой тепло, а летом красиво, али сказать, привлекательно. Лучше, чем с волосами.
Вот матушка и сказала:
— Сходи к бабушке, пирожков с огнецами отнеси.
— Это в лес-то?! — Она же в лесу живёт, бабушка. — Говорят, волка там видели.
И будто у волка того две головы, шесть лап и три хвоста.
Павел Крусанов:
У волка были дымчатая аксамитная шуба с ювелирно посеребрёнными волосками и четверо крепких кормильцев, о которых говорит пословица. Дополняющие габитус стальные глаза и снежно-сахарные челюсти определяли своего хозяина как славного хищника русских сказок — слегка, впрочем, простодушного, ибо слева и сверху гаптическому аппарату недоставало клыка, и это служило упорным напоминанием о прошлогоднем афронте, о сучковатых дубинках наущенных лисичкой-сестричкой мужиков и о беге по некрепкому ещё льду речки Порусьи.
Андрей Платонов:
— Какая от тебя выходит польза пролетарскому народу? — упрекнула Красная Шапочка. Волку стало стыдно внутри себя от своей неприменимости, и он захотел отнять у девочки пирожки, чтобы донести их до бабушки c целью оправдания своей жизни на коммунистической земле. — Дурак ты, — изменилось сознание Красной Шапочки. — Рабочий человек, а загораживаешь от меня проход к революционному превосходству над мелкой буржуазией.
Владимир Сорокин:
Красная Шапочка ударила волка корзинкой по голове. Волк выпустил газы и захныкал. Красная Шапочка ударила волка корзинкой по голове. Волк не двигался. Красные боксёрские трусы волка были выпачканы свежим калом. Красная Шапочка засунула в свои гениталии пирожок и начала двигаться.
— Серое волко! Серое волко! Серое волко! Серое волко! Серое волко! Серое волко! Серое волко! Серое волко! Серое волко! Серое волко! Серое волко! Серое волко! Серое волко! Серое волко! Серое волко! Серое волко! Серое волко! Серое волко! Серое волко! Серое волко! Серое волко! Сервыолк! Сероалкр! Волскрснг! Варвлсерк! Арвлары! аролрлр! воклвнв! фркгалв! всвнакр! ппранеогалмталмиикраьсвртбадппвраьтданкреомгитоимсрпырп!
Владимир Набоков:
Надобно быть игралищем серых страстей с алчным хвостом вместо разума, чтобы заметить одну-единственную ослепительную возможность среди зеркальных нагромождений пустых ходов и призывно распахнутых ответвлений, цепко опутывающих праздного любителя и превращающих его в живой памятник Лаокоону. A la guerre comme a la guerre, и это сражение выиграно мною. Старая королева, подаренная растяпой судьбой, была благополучно отменена, и ладное чувство, когда адмиралы порхают в желудке, теперь заставляло топорщиться мою шелковую плоть. Собственно, нет ничего такого в том, говорил я себе, что меня до одури волнуют красные шапочки. Иной безумец сумел бы найти утешение в окровавленном чепце, но чтo эта бородатая, как анекдот про топор, дрожь по сравнению с моим пироженным трепетанием?
Андрей Столяров:
В избушке стояла одуряющая жара. Старые брёвна потели янтарной смолой. Видимо — перетопили печь. Серую и большую, как бегемот. С ржавой заслонкой. Пахло горелым. Вероятно, бабушка пекла пироги. С капустой и с яйцами. И забыла вовремя вытащить. Видимо — старость. Память уже не та. Красная Шапочка вдруг остановилась, как вкопанная. Это был обвал! В спальне колючими звёздами уже распускалась полынь — длинная и сухая. Шуршала под знойным ветром. Словно тёрлись друг о друга металлические змеи — свивая и развивая кольца. Летел безумный тополиный пух. Кружился летним снегом и опускался на широкие щели пола. Смутные тени вставали из углов. Тянули свои призрачные лапы. Словно волки — дикие и ненаcытные. Это был обвал! Бабушка лежала в кровати. Глаза и уши у неё были — огромные. Вероятно, такими же огромными были и зубы. Вероятно, бежать было — уже поздно.
Святослав Логинов:
Волк заёрзал в кровати, не умея спрятаться от сурового взгляда охотников. Красных шапок он съел — труба нетолчёная, да тут и неумный поймёт, что сытные времена кончились. "Чепец снимай, — постановил вождь охотников, распахнув тёмную яму рта. — Hе твоё". Тут песни петь впору от радости, что такого зверя промыслил, а вождь стоял тусклый и знать не пытался, сколько киновари можно выменять у старой йоги, если поклониться ей шкурой серого чужинского колдуна.
Говард Лавкрафт:
Войдя в комнату, я едва не закричал от страха. То, что я увидел, выглядело как омерзительная помесь волка, осьминога и человека. Это была огромная желеобразная туша с когтистыми лапами, покрытая короткими серыми волосами. Не знаю, как мне удалось сохранить рассудок, когда я заметил на ней остатки пёстрого платья.
К счастью, у меня хватило сил поднять топор и обрушить его на бесформенную, усеянную щупальцами голову существа, которое старая колдунья призвала из глубин космоса. В моих ушах ещё звучал низкий рычащий вой: "Аи... нгаи... нгах... нгаа... Йог-Сотот...", когда милосердный обморок принял меня в свои объятья.